После окончания обучения в университете на специальности “социальная работа” я начала работать с женщинами, которые употребляют инъекционные наркотики.
Возможно, у читатель_ницы возникнет вопрос, что такое социальная работа.
Достаточно много раз я объясняла, что это не социология и не только адресная помощь. В самых общих терминах - это работа, направленная на помощь уязвимым категориям населения.
Я работала в проекте снижения вреда. Такие проекты основаны на уменьшении рисков, связанных с употреблением наркотиков. Их задачей не является реабилитация человека.
Здесь, наверное, стоит упомянуть о том, что Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) классифицирует наркозависимость как болезнь. Понимание этого очень важно. К сожалению, в Украине лечение наркозависимости - недостаточно актуальная повестка.
Потому что гораздо выгоднее людей, которые употребляют инъекционные наркотики (ЛУИН), обвинять во всех смертных грехах, и делать их козлами отпущения.
Так же, как и работниц коммерческого секса (РКС), с которыми тоже работают проекты снижения вреда в рамках профилактики ВИЧ/СПИДа и других инфекционных заболеваний.
Это значит, что такие люди маргинализированы. Они оказываются за чертой общества, потому что последнее их боится и презирает. В результате происходит дегуманизация. От самих клиент_ок (клиент_ок программы снижения вреда) часто можно было услышать: “Нас не считают за людей”.
Проект, в котором работала я, был специально направлен на наркозависимых женщин. У нас такая практика, можно сказать, только начинает развиваться. Женщины с наркозависимостью реже обращаются за помощью, чем мужчины.
Отчасти так происходит потому, что в паре мужчина часто занимает активную позицию - достает наркотик и является клиентом программы снижения вреда.
Наркозависимые женщины сталкиваются с двойной стигматизацией: сперва как зависимый человек, затем как женщина.
Существует некий постоянный фон обвинительного характера, если наркозависимая женщина является матерью.
Упреки могут исходить от кого угодно: условного общества, родных, партнера и от самой женщины в свой адрес. Обвинения в собственный адрес вообще распространенное явление среди таких женщин.
Обвинительный фон часто касается женственности. Употребление наркотиков меняет внешний вид, и самооценка зависимых женщин часто претерпевает сильные изменения.
Так у многих из них возникает ощущение себя какой-то “ненастоящей” женщиной. Довольно часто я наблюдала тоску своих клиенток по их внешнему виду до употребления.
Из-за того, что сейчас они не вкладываются в нормативную женственность. Которая еще желательно должна сопровождаться успешностью, статусом, материальным благополучием и отсутствием болезней. То есть набором, который делает человека удобным для этого общества. А так получается какая-то абсурдная инверсия мизогинной формулы: “Человек - не женщина”.
Если прибавить к этому закрытость “здорового” общества, становится понятна изолированность людей, которые употребляют инъекционные наркотики, и их недоверчивость. И правда: с чего и кому доверять?
Предположу, что иногда доверие ко мне характеризовалось вопросом от клиенток: “А ты бывшая (в употреблении)?”. Не знаю, похожа ли я на бывшую, но вопрос достаточно закономерный - к “своим” доверие растет.
Без доверия, хотя бы минимального, трудно, потому что порой затрагивались очень сензитивные темы.
Одним из видов работы было интервьюирование клиент_ок. Из него и становились известны случаи насилия. Насилие вообще стало одной из центральных тем, с которыми я и мои коллеги встречались при работе с наркозависимыми женщинами.
Истории, которые слышала я, касались физического, эмоционального и экономического насилия.
Во многих случаях насилие совершал партнер и оно носило регулярный и цикличный характер. Об этом можно прочитать в любой брошюре о насилии, но когда слушаешь подобное вживую, ощущается совсем по-другому.
Часто клиентки рассказывали об этом как о норме вещей, и каждый раз это было жутким напоминанием о культуре изнасилования, в которой мы живем.
Для меня одной из самых трудных задач во время работы было соприкасаться именно с этой темой. Эмпатия зашкаливала, но я старалась не выходить за профессиональные границы. Кроме того, у меня не было специального обучения по работе с людьми, которые пострадали от насилия.
Оставалось только перенаправлять людей и стараться объяснить, почему важно обращаться за помощью.
Здесь, конечно, возникает коллизия. Даже если бы у кого и возникла мысль вызвать в таком случае полицию, ее осуществление является абсурдом.
Ведь законодательство многих стран не волнует вопрос, каким наркозависимый человек выйдет из места заключения. Равно как и то, что профилактика и реабилитация оказываются гораздо эффективнее наказания.
Тема полицейского насилия очень сложная в виду ее замалчиваемости. В то время как многие клиент_ки программ снижения вреда сталкиваются с произволом полиции.
Но я не углублялась в эту тему, как и во множество других. Достаточно часто я не могла вразумительно объяснить, в чем же заключается моя работа с наркозависимыми женщинами.
Я сама часто задавалась вопросом: в чем моя-то помощь?
Иногда я будто в ответ слышала от клиенток: “Спасибо, вы мне сегодня психологом побыли”. Это при том, что в таких случаях я просто сидела и слушала, что человек рассказывает.
Что еще раз наглядно показывает одиночество и изолированность многих женщин с наркозависимостью.
Кроме институциализированного и домашнего насилия существует проблема недобросовестной работы многих медицинских работ_ниц. Иногда это обусловлено их некомпетентностью в вопросах зависимости и ВИЧ/СПИДа.
Отсутствие качественной медицины в целом - явно не благоприятное обстоятельство для того, чтобы медики знали как работать с уязвимыми группами населения.
При желании проблему можно было бы решить специальным обучением. Хуже то, что неоказание компетентной медицинской помощи часто является результатом стигматизации наркозависимых женщин.
Хотя проблема осложнена еще и “феминизацией” ВИЧ - тем, что женщины более подвержены инфицированию. Среди факторов большей уязвимости женщин заражению ВИЧ - бедность и насилие. Далее последует обращение в мединцинские учреждения с их долей дискриминации, и так замыкается круг.
Вещи, которые я затронула - это лишь то немногое, что возникло в работе пилотного гендерно-чувствительного проекта снижения вреда. То есть, это лишь некоторые проблемы, с которыми сталкиваются наркозависимые женщины.
Сейчас я не занимаюсь социальной работой. Но я рада, что у меня есть такой опыт.
Работать с этими людьми было, правда, довольно сложно. Иногда (часто) я злилась, далеко не всегда понимала клиент_ок, сталкивалась со множество этических проблем в работе. Одно знаю точно - эти люди какие-то настоящие, что ли.
