Два года назад я сидела в офисе и никак не могла вспомнить, выключила ли я утюг. Я успокаивала себя, как могла. Закончила работу. Приехала домой. И полчаса искала утюг, который обнаружился в кладовке, в перемотанной скотчем коробке — я не доставала его с момента переезда в новую квартиру.
Я поужинала, муж и ребенок легли спать, я долго сидела в интернете, а потом тоже пошла ложиться. Легла и подумала, что, возможно, я не выключила плиту. Встала, проверила, легла обратно. Мысль о том, что плита — новая, современная плита с газ-контролем — включена, никуда не делась. Я встала и проверила еще раз. Ничего. Легла. Встала. Проверила. Легла. Утром я села в машину, чтобы поехать на работу, и мне вдруг показалось, что я не закрыла дверь квартиры. Угадайте, сколько раз я возвращалась ее проверить?
Пять раз. В последний раз я чуть не плакала и ненавидела себя за то, какая я идиотка. И мне все еще не приходило в голову, что мне, возможно, нужна помощь.
***
Когда я училась в школе, одним из самых популярных обзывательств было "из 15-й сбежала!" — специализированная психиатрическая больница в Харькове (между прочим, работающая с 1820-го года) долго носила номер 15. Сейчас это областная больница номер 3, и раз в месяц я езжу туда увидеться со своим лечащим врачом.
Не знаю, как сейчас обзываются школьники, но психиатрия до сих пор очень стигматизирована. Практически каждый раз, когда я в соцсетях читаю у какого-то человека в посте описания состояния, похожего на ментальное расстройство, и предлагаю контакты психиатра, я сталкиваюсь с негативной реакцией вплоть до обвинений в паранойе.
Совершенно невозможно представить такую реакцию на совет сходить к гинекологу при непонятных болях внизу живота или, там, посетить стоматолога, если зубы болят после горячего. Каждому ясно, что стоматолог или гинеколог — это просто врач, к которому можно прийти провериться "на всякий случай".
Никто не ходит на всякий случай к психиатру. К ним попадают, когда все другие варианты исчерпаны. К сожалению.
***
Сейчас я понимаю, что высокая тревожность у меня была всегда. В детском садике я боялась пожара и случайно умереть от разрыва сердца, в начальной школе — пожара и что что-нибудь случится с родителями, подростком — сойти с ума и смерти. В какой момент предрасположенность стала расстройством? Я не знаю.
Первый острый эпизод случился со мной примерно в 17 лет — бессонница, слуховые галлюцинации, невозможность сосредоточиться. Когда, набравшись смелости, я пожаловалась старшим друзьям, что мне все время кажется, что в моей комнате кто-то то ли издает странный шорох, то ли неразборчиво что-то говорит, то ли зовет меня и что мне все время кажется, что мир вокруг меня ненастоящий и стоит мне прикоснуться к чему-то, как оно исчезнет, они посоветовали мне поменьше думать о себе, делать перед сном зарядку и побрызгать комнату святой водой.
Примерно тогда же я прочла повесть Дж. Сэлинджера "Фрэнни и Зуи", главная героиня которой все время читает Иисусову молитву, и от отчаяния начала читать ее по вечерам. Засыпать стало легче. Потом моя близкая подруга каким-то шестым чувством догадалась, что я не в порядке, и забрала меня жить к себе. Меня отпустило. Я думала, что такого больше не будет, и старалась не возвращаться к этим эпизодам. Потому что я же не сумасшедшая.
Спустя два года мое состояние ухудшилось. Ощущение нереальности мира и слуховые галлюцинации вернулись, но на этот раз я о них никому не рассказывала, потому что вся смелость закончилась на предыдущей попытке. Меня преследовало ощущение, что со мной вот-вот случится что-то плохое.
Единственное, что я могла тогда — это заниматься карате. Я ходила на тренировки три-четыре раза в неделю, потому что это было единственное место, где я чувствовала себя спокойно, и единственный способ устать так, чтобы сразу заснуть и спать без сновидений. Тот семестр был единственным, в который я завалила сессию и осталась без стипендии. Тогда же я начала ходить в церковь. Там было размеренно, спокойно и давали четкие инструкции. Примерно как на тренировке.
В следующий раз меня накрыло после рождения ребенка. Тогда я пошла на психотерапию, и мне стало полегче. В следующий — когда сыну было 3,5 и я начала бояться, что не выключила утюг, который ни разу не доставала из коробки.
Постфактум мысль о том, что мне нужно было к психиатру, кажется совершенно очевидной. Проблема психических расстройств в том, что в этом состоянии самые очевидные вещи далеко не очевидны. Я подозревала у себя депрессию (на этот момент это было единственное психическое расстройство, о котором я хоть что-то знала), но симптомы не подходили. Я читала в интернете статьи про разнообразные опухоли мозга, но на опухоль мозга тоже было не похоже. Каждый день я думала, что со мной не так, и не могла найти ответа на этот вопрос.
Жизнь, тем временем, окончательно стала разваливаться на куски. Я приезжала на работу и не могла заставить себя выйти из машины. Сидела в ней от пятнадцати до сорока минут, иногда тупила в телефон, иногда плакала. Постоянно мучилась головными болями, от которых ничего не помогало.
Я ходила к невропатологу — он ничего не обнаружил. Я ходила к остеопату — было очень приятно, но как только я закончила сеансы, тревога вернулась. Я пробовала пить витамины — не помогло.
Я ни с кем об этом не говорила — люди, которых я тогда считала друзьями, меня бы только высмеяли, мужа мне не хотелось пугать зря, писать в сообщество, где были люди, которые меня знали лично и могли сказать общим знакомым, не хотелось тем более. Я же не сумасшедшая.
Потом я прочла текст Маши Борзенко о ее опыте жизни с паническим расстройством. У меня были другие симптомы, но тогда впервые я подумала, что, может быть, у меня что-то вроде панического расстройства, только не совсем. Я задала вопрос своему тогдашнему психотерапевту, но он сказал, что не видит у меня никаких тревожных симптомов. Поскольку у него было психиатрическое образование, я ему поверила.
Вообще тема взаимоотношений психиатрии и психотерапии в наших реалиях очень сложная. По моему опыту, для успешного преодоления расстройства важно и то, и другое — и медикаментозная поддержка, и работа с психотерапевтом или психотерапевткой. К сожалению, многие психотерапевты и психиатры осознанно или неосознанно тянут одеяло на себя.
Очень часто можно встретить психотерапевтов, которые более или менее явно транслируют негативное отношение к медикаментозной поддержке при психических расстройствах. О том, чтобы найти психиатра и психотерапевта, которые согласятся работать в паре, к сожалению, не приходится и мечтать.
Самое лучшее, на что можно рассчитывать, — это психотерапевт с образованием психиатра, который может как проводить психотерапию, так и назначить медикаментозное лечение. Но, как видите, и это работает не всегда. Чтобы стать хорошим психиатром, диплома мало, нужно много часов практики — не меньше, чем чтобы стать хорошим психотерапевтом.
Потом у меня расстроилось зрение, я стала плохо видеть в темноте, у меня развилась светобоязнь. Головные боли, расстройство зрения и проблемы с головой? Наверное это опухоль мозга. Я пошла к другому невропатологу и она сказала "я ничего не вижу, но на всякий случай сделайте МРТ головного мозга, когда будет время".
Естественно, я побежала делать МРТ на следующий день. Два часа между МРТ и получением результатов были одними из худших в моей жизни. У меня тогда совершенно не было сил, в том числе на то, чтобы попросить кого-то меня поддержать. Не помню даже, сказала ли я мужу. Так что с МРТ я вернулась на работу, два часа тупила в монитор и мысленно писала завещание.
МРТ оказалось совершенно нормальным.
Ночью я не могла заснуть, потому что мне казалось, что меня могли с кем-то перепутать. Или что я могла невнимательно прочесть заключение, и на самом деле там написано не "норма" а "опухоль". Я доставала заключение и перечитывала. Я лихорадочно вспоминала, кто был до и после меня — вроде бы делали МРТ колена и груди… но вдруг я неправильно запомнила? В общем, примерно на десятом перечитывании выписки я подумала, что, наверное, я все-таки тронулась умом и мне нужно к психиатру.
Мне очень, очень, очень повезло: у меня были в телефоне контакты психиатра, которого мне один знакомый порекомендовал для другого знакомого, и мне не пришлось думать, где его найти. Я просто позвонила и записалась на прием.
Не помню, поехала я на следующий день или через день. Помню, что мне было очень страшно. Боялась я того, что психиатр — как старшие друзья, невропатологи, терапевты и психотерапевт — скажет мне, что я в порядке. Что у меня слишком буйное воображение. Что я слишком зациклена на себе. Что я все это придумала чтобы привлечь внимание. И к кому я тогда пойду?
Я составила длиннющий список того, как именно мне плохо. Я ехала и прокручивала в голове этот список. Бормотала себе под нос симптомы. Когда я зашла в кабинет, сил у меня хватило только на то, чтобы пропищать "мне последнее время как-то не очень". Психиатр ответил "вижу". Через час разговора я ушла с диагнозом "генерализованное тревожное расстройство", планом лечения, рецептом на таблетки, разрешением звонить в любое время, если что-то будет не так, и чувством огромного облегчения: наконец-то нашелся врач, который знает, что со мной и как мне помочь.
На этом захватывающая часть истории заканчивается и начинается жизнеутверждающая. Как через 2–3 недели после начала лечения мне стало нормально впервые за много-много времени.
Как я поняла, что болею тревожным расстройством очень давно, и это четвертое по счету обострение. Как таблетки, которые мне сначала помогли, перестали мне помогать, и мы несколько месяцев подбирали другие, и все это время у меня не было давящей тревоги, но была то сонливость, то бессонница, то плаксивость. Как у меня несколько месяцев была ремиссия, и я думала, что вылечилась, а потом снова случилось обострение. Как во второй раз на стабилизацию состояния ушло две недели, а не два месяца. Как внезапно оказалось, что без тревожного расстройства у меня в три раза больше сил.
Как я уволилась с неподходящей работы и прекратила общаться с людьми, которые меня стыдили. Как у меня появились новые друзья и знакомые. Как я стала заниматься активизмом. Как я исполнила свою давнюю мечту и завела собаку. Как я уговорила пойти к психиатру полдесятка людей с депрессивной и/или тревожной симптоматикой, и лечение им помогло.
Я не могу сказать, что я совсем перестала бояться, нет. Мне часто бывает страшно.
Страшно сталкиваться со стигматизацией психических заболеваний, когда люди от тебя шарахаются как от прокаженной, называют неадекватной или чокнутой.
Страшно сталкиваться с обесцениванием, когда тебе говорят, что все это глупости и нужно просто бегать по утрам, пить смузи и меньше думать о себе. Одна знакомая, например, написала мне, что нужно усыновить ребенка, потому что когда делаешь добро деткам, все проблемы сами собой проходят. Страшно снова оказаться в состоянии настолько безысходном и беспросветном, как два года назад, когда я впервые пришла к психиатру. Страшно писать этот текст. Страшно думать о людях, у которых доступа к квалифицированной медицинской помощи меньше, чем у меня.
Я везунчик: у меня есть доступ к информации, я знаю английский, у меня очень крутой муж и поддерживающая семья, и мне не приходится прятать таблетки, когда в гости приходит мама. В конце концов, у меня есть деньги на лечение и лекарства, и я могу себе позволить врача, который принимает в отдельном кабинете и разрешает ему звонить. У большинства людей такой возможности нет. О психических расстройствах не говорят, а бесплатная психиатрическая помощь в теории существует, но как ее получить, знают только те немногие, которым это удалось.
В вестибюле больницы, куда я хожу на прием к врачу, висит красочный плакат, на котором перечислены симптомы психических заболеваний, в том числе тревожного расстройства, и большими буквами написано, что если это происходит с вашим близким, нужно обратиться за помощью к врачу.
Каждый раз, когда я прихожу на прием, я спотыкаюсь о него взглядом и думаю, какой была бы моя жизнь, если бы такие плакаты висели всюду, как плакаты о необходимости маммографии после сорока или проверке опасных родинок. Что бы было, если бы о распространенных симптомах психзаболеваний можно было узнать, не приходя в психиатрическую больницу.
