В околонаучной среде случился серьезный хайп, который получил как минимум два названия: мистификация "исследования обид" (англ. The "Grievance Studies" affair) и мистификация Сокала. Вкратце, история, которую обсуждают западные СМИ, выглядит так: трое ученых создавали фиктивные научные статьи и подавали их в академические журналы в области исследований культуры и идентичности (например, гендерных исследований).
Update перевел статью, опубликованную в NYTimes, доктора Уильяма Эггинтона — автора книги «Разделение американского сознания: политика, неравенство и сообщество людей на кампусах современного колледжа».
На этот раз мистификация была выверенной серией из 21 поданной на рассмотрение статьи в течение года, 7 из которых были приняты к публикации, а 4 опубликованы. Опубликованы они были в изданиях, посвященных сферам, которые мистификаторы назвали "исследованием обид".
Как они написали в разоблачительной работе, опубликованной в журнале Areo, "стипендиальные программы, направленные в меньшей мере на поиск истины, и в большей — на освещение социальных проблем, прочно укрепились, если не стали преобладать в полной мере" в определенных областях гуманитарных наук, а "научные сотрудники все больше принуждают учащихся, администраторов и другие факультеты следовать их точке зрения".
Реакция была предсказуемой: редактор_ки изданий унижены и готовы обороняться, некоторые комментатор_ки ставят под сомнение этичность выбранной методологии авторов, другие же упиваются очередной демонстрацией интеллектуального обнищания постмодернистской теории и политики идентичностей. Но неважно, плачете вы или смеетесь, успех мистификации и его восприятие многое говорят о том, как университеты подпитывают и подпитываются междоусобными войнами нашего гражданского общества.
Защитни_цы мистификации говорят, что она показывает, насколько данным областям науки не хватает академической точности (scholarly rigor). Как написал в твиттере психолог из Гарварда Стивен Пинкер, "найдется ли настолько нелепая теория, что ее откажутся публиковать в издании со словами "критический", "постмодернистский" "идентичность" или "теория" в названии?".
Но мистификация раскрывает кое-что бесспорно более тревожное: насколько стремление к гиперспециализации, ставшее правилом в университетах, мешает гуманитарным наукам делать то, что они призваны делать для здорового функционирования плюралистического общества.
Проблема не в том, что философ_ини, историки_ни или профессор_ки английского языка интересуются, скажем, вопросами выражения гендерной или расовой идентичности или предубеждений в культуре или мировоззрении. Гендерная и расовая идентичности повсеместно присутствуют и жизненно важны во всех областях гуманитарных наук и таким образом должны быть в центре внимания.
Проблема скорее в том, что ученые, занимающиеся этими вопросами, зашли в субспециализации, которые не всегда видны как части более широкой сферы или гуманитарных наук в целом. Иногда их заводят туда кафедры, не желающие их принимать; иногда их заводит туда собственная убежденность в том, что они сами могут исследовать эти темы.
В любом случае, поскольку от выпускни_ц и младших научных сотрудни_ц в сфере гуманитарных наук ожидают публикаций и цитирования намного больше, чем от выпускни_ц и младших научных сотрудни_ц факультетов точных наук, и поскольку комитеты по контрактам и иногда их собственный идеологический провинциализм мешают им мыслить шире и связывать свои труды с более обширными вопросами универсальной актуальности, они все больше стремятся публиковаться в изданиях с более узкой специализацией, которые, соответственно, читает меньшее количество ученых. Рост количества изданий, которые интересны меньшему количеству людей, а также требование больше публиковаться, приводят к тому, что за качеством опубликованных статей следят меньше.
Более того, гиперспециализация в сфере гуманитарных наук означает, что те самые люди, которые должны иметь широкий кругозор в сфере культуры и учить студенто_к разбираться с широким разнообразием позиций и точек зрения, приспосабливаются к определению своих интересов настолько узко, насколько это возможно. Они читают и обмениваются идеями в закрытых академических кругах точно так же, как общественность все больше склонна читать и обмениваться идеями в закрытых информационных пузырях.
То, как СМИ отреагировали на историю с мистификацией, на самом деле следует этой же тенденции и демонстрирует, как политика идентичностей становится оружием в междоусобных войнах.
Wall Street Journal озвучила эту историю в форме эссе Джиллиан Кей Мелчор под названием "Фейковые новости добрались до научного сообщества", подпитывая популярный нарратив правых о том, что университетами руководят "радикалы на бессрочных контрактах", распространяющие свои маргинальные идеи невинному студенчеству. После таких историй в новостях неудивительно, что недавний опрос исследовательского центра Pew выявил, что связь с политической партией коррелирует с убеждением человека в том, положительно или отрицательно влияют университеты на страну.
Решение не в том, чтобы нападать на ученых, посвятивших себя изучению маргинализированных людей. Решение скорее в том, чтобы такие исследования не маргинализировались, в том числе самими автор_ками. Опыт расовых и гендерных меньшинств — важный аспект истории, литературы и философии, поскольку этот опыт важен для всех обществ, и так было всегда. Когда дисциплины реформируются, чтобы включить эти истории, как и истории того, каким образом их сперва исключили, выигрывает наука в целом.
Но если мы будем поддерживать балканизацию этих областей из-за неверных убеждений, будто гуманитарные науки должны структурироваться и оцениваться по той же модели, что и точные науки, или что только определенные ученые имеют право заниматься такими исследованиями, мы потеряем их важнейший инсайт: весь человеческий опыт релевантен величайшей истории человечества.
